Иоанн тимофеев. Иван тимофеев. Тимофеев Иван Миронович
Иван Тимофеев сын Семенов (Иван Тимофеевич Семенов, по прозвищу Кол) (ок. 1555–1631) - дьяк, политический и государственный деятель, писатель, религиозно-философский мыслитель.
Иван Тимофеев сын Семенов (Иван Тимофеевич Семенов, по прозвищу Кол) (ок. 1555–1631) - дьяк, политический и государственный деятель, писатель, религиозно-философский мыслитель.
Долгое время считалось, что его зовут Иван Тимофеев. Историк В.И. Корецкий установил, что Тимофеев - это отчество дьяка, а настоящая его фамилия - Семенов. Следовательно, полное - Иван Тимофеевич Семенов или Иван Тимофеев сын Семенов. Однако исторически в литературе уже сложилось использование имени Ивана Тимофеева, поэтому и в данном случае мы будем пользоваться этим именем.
Иван Тимофеев (Семенов) Был крупным политическим и государственным деятелем конца XVI - начала XVII вв. В 1598–1599 гг. занимал 17-е место среди приказных дьяков. Он принимал самое активное участие во всех политических событиях этого времени. Его подпись стоит на избирательной грамоте Бориса Годунова. В 1606–1617 гг. по распоряжению разных московских правительств находился на службе в Новгороде, где пережил шведскую оккупацию. Впоследствии Тимофеев исполнял разные службы в Астрахани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Москве. Умер в начале марта 1631 г.
Его перу принадлежит сочинение под названием "Временник по седмой тысящи от сотворения света во осмой в первые лета", или, более кратко "Временник". Уже среди современников Иван Тимофеев почитался как "книгочтец и временных книг писец". И, тем не менее, "Временник" - это единственное известное нам сочинение Ивана Тимофеева.
"Временник" Ивана Тимофеева (Семенова) - это один из крупнейших литературно-философских памятников начала XVII в., в котором содержатся интересные оценочные суждения автора, позволяющие судить о представлениях русского человека той поры о целевых и смысловых установках существования России. Сам текст памятника довольно подробно изучался многими исследователями, в том числе О.А. Державиной, И.И. Полосиным, Я.Г. Солодкиным и др. Текст памятника сохранился в единственном списке (ОР РГБ, Муз. собр., № 10692), который был сделан с дефектного оригинала несколькими писцами и подвергся редакторской правке в 30-х гг. XVII в., а спустя два-три десятилетия пополнен отдельными тетрадями, листами, еще раз отредактирован и переплетен. По мнению современных исследователей, "Временник" первоначально писался в виде отдельных набросков и статей, И.И. Полосин насчитывает в тексте 64 фрагмента. Работа над текстом началась еще в конце XVI века, продолжалась во время Смуты. Значительная часть сочинения была написана в Новгороде в "шведском плену". Работа же над текстом продолжалась вплоть до смерти Тимофеева, однако так и не была завершена. Именно поэтому общая композиция "Временика" сложна и непоследовательна, а язык очень труден. Наиболее полная публикация осуществлена О.А. Державиной в 1951 г.
Впрочем, сам Тимофеев не стремился создать некое последовательное историческое описание событий конца XVI - начала XVII вв., ибо Тимофеев больше размышляет, чем рассказывает о случившимся. Главная тема всего повествования - размышления потрясенного событиями Смуты автора над причинами "разорения" России.
Само по себе потрясение, который испытал Иван Тимофеев, вполне понятно. Он был уверен в особом, Богом данном, предназначении России, верил в то, что Россия будет вечно и неколебимо стоять под небесами. И недаром в разных местах своей книги он пишет, что Россия - это "как бы другой Рим", это "часть вселенной под небом", воплотившее в себе "все благочестие" мира. Следовательно, "разорение" "другого Рима" (иными словами - "Третьего Рима") могло свершиться только по воле Божией. Саму же Россию Тимофеев уже в заглавии вступительной главы именует "Новым Израилем", позднее это именование повторяется еще несколько раз. Вообще "Временник" полностью проникнут апокалиптикой, ожиданием конца света и связанными с этими идеями ветхозаветными аналогиями. Даже само название - "по седмой тысящи от сотворения света во осмой в первые лета" - свидетельствует, что Смута, по мнению Ивана Тимофеева, является доказательством истинности давнего убеждения: восьмая тысяча от сотворения мира - это время воцарения Антихриста.
Поэтому религиозно-мистическая основа "разорения" Ивану Тимофееву ясна - Россия наказана Господом "за грехи наши". Самому понятию греха Тимофеев придает всеобъемлющее значение, ибо виновно все русское общество, от младенца до старцев согрешили: "Согрешиша бо от главы до ноги, от величайших до малых, сиречь от святитель и царя, инок же и святых".
Только подобная всеобщая виновность всего русского народа перед Господом и могла стать, по убеждению Тимофеева, причиной глобальных бедствий. И недаром он пишет: "Не чюждии земли нашей разоритили, а мы есмы сами той потребители".
Главный же грех, конечно же, заключается в том, что русские люди, в "безумной гордости" своей утеряли "страх Божий" и уклонились от заданного Господом пути: "Сего ради на нас, познавших Его волю и не творящих ю, прежде всех язык Божий изыде ответ во гневе и к Себе и Он наказаньми нас, яко кормилом, обращая от заблуждения пути Его".
Однако Тимофеев не останавливается лишь на утверждение всеобщего морального несовершенства и нравственного оскудения русского народа. В отличие от других мыслителей Смутного времени, он стремится определить степень виновности различных слоев русского общества. Таким образом, Тимофеев переносит акцент из моральной сферы в область социальных отношений.
Простой народ, перестав бояться Бога, утерял, по мнению Тимофеева, основу всякого благоустроенного общества - истинное "самопослушание". Забыв о "страхе Божием", народ стал бояться только своих властителей, оказывая им честь, "едва не равную Богу". Однако подобное "самопослушание" властителям, т.е. таким же людям, противно Богу. Ведь столь "самопослушный" народ, подобно "рыбам безгласным" развращает властителей, поскольку своим "безсловесным молчанием" оправдывает всяческий произвол. И на протяжение всего своего сочинения Иван Тимофеев многократно подчеркивает более чем пагубную роль "безсловесного молчания" народа в различных конкретных исторических событиях Смуты: "безсловесным молчанием спокрывшееся", "нам от немужества умолчавшим необличие", "не безсловеснаго ли ради молчания".
В свою очередь, властители, привыкшие к безусловной покорности народа и тоже забывшие "страх Божий", начали произвольно менять древние порядки, установления, добрые обычаи. Забыв о нуждах государства и народа, они преследовали только собственные интересы. И тем самым все больше теряли авторитет в глазах своих подданных. В итоге же, все общество утеряло между собой общий любовный союз ("друг друзе любовным союзом растояхомся") и оказалось в состоянии "разгласия и небратолюбнаго разстояния": "Сопротивна бо древних царей уставным законом начаша вся во всех бывати: малая великих одолевати, юнныя же старых и бесчестная честных, рабы своих им владык".
Подобная ситуация, которую Тимофеев рассматривает как социальную причину "разорения", привела к тому, что во всем русском обществе "загорелся огонь соблазна самовластия" - "во всем поступать по своему безумному хотению". Как сторонник истинного, древнего "самопослушания", Тимофеев резко осуждает "самовластие", особенно, когда этому соблазну оказывается подвержен простой народ. Ведь в этом случае лишенная разума чернь, задумавшая управляться сама собой, уподобляется скоту и ввергает государство в еще более страшную пучину бедствий.
В своих рассуждениях Тимофеев старается определить и конкретных виновников "разорения". Отсюда возникает еще одна сквозная тема всего "Временника" - роль личности в истории. И недаром Тимофеева интересует изображение сложности, противоречивости, изменчивости человеческого характера, а его сочинение превращается в собрание характеристик деятелей времен Смуты. При этом автор сознательно избегает характеристик однотонных, старается дать многомерные портреты различных людей, найти истинные мотивы людских поступков, взвешивая на весах справедливости доброе и злое в душах своих героев.
Вполне понятно, что наибольшее внимание Тимофеев уделяет личностям "властителей" - русским царям, которые являются ведущими участниками русской истории и, следовательно, несут особую ответственность за совершенные деяния. Начало трагедии русского общества, по мнению Тимофеева, положил Иван Грозный, поведение которого во времена опричнины, Тимофеев осмысливает как ужасную игру людьми - "тако Божиими людьми играя". Разлад в обществе несколько утих при Федоре Ивановиче, отличавшегося благочестивостью и добродетельностью. Однако, как пишет Тимофеев, "Аще же благочестивне державный Феодор и пресветле тогда нами царствуя, но убо своими добродетельми един довляшеся богатея, наше же всех оскудение, еже о добрых неплодство, в нашедших к того избытком не удостоитися; тако же убо и быти может то, яко единаго добродетель не может спокрыти всех человек прегрешение".
И Ивана Грозного, и Федора Ивановича Тимофеев не подвергает жесткому осуждению. Причина в том, что он считает их "законными", т.е. истинными богоданными государями, получившими престол по праву наследия. Зато после смерти Федора Ивановича, когда династия Рюриковичей пресеклась, на престоле один за другим оказываются властители незаконные. Эти государи вознеслись к власти исключительно благодаря "безсловесному молчанию" народа, да и сами, даже будучи боярами, оставались "рабами": "От синглитских чинов срабне на царствия верх возводити начаша".
Главную персональную вину за все последующие события Тимофеев возлагает на Бориса Годунова - первого, кто беззаконно захватил царский престол. Поэтому, отмечая многие достоинства этого правителя, автор "Временника", в то же время гневно осуждает Бориса за гордость, жестокость, коварство, непомерное властолюбие. Еще при Федоре Ивановиче Борис Годунов запятнал себя многими богомерзкими поступками, и особенно - убийством царевича Дмитрия. Множились недостойные деяния Бориса и во время его царствования. Все это, в итоге, привело к окончательному разложению русского общества и рождению Смуты. И как бы подчеркивая то, что Борис Годунов не был достоин царского звания, Тимофеев дает ему уничижительную характеристику - "рабоцарь".
Размышляя над причинами бедствий, постигших Российское государство, Иван Тимофеев, естественно, пытается определить и пути выхода из сложившейся ситуации. А выход один - познать грехи, покаяться в них и возвратить утерянное: веру, единомыслие, общественное согласие, древние обычаи общественного устройства. Как пишет Тимофеев: "И аще близ любовию братски, елико по Писанию быти достоин, не совокупимся, врази наши в прочее наветовати и одолевати нас не престанут убо".
Впрочем, сам Тимофеев, находящийся под впечатлением Смуты, высказывает серьезные сомнения в возможности нового объединения всего русского общества: "Наше разньствие на вкупное сложение нам во всем мире нашем на противные и доныне добросоставления тверда не имать, понеже неблагословных есмо одолени страхом". Даже выборы "всем миром" нового царя Михаила Федоровича Романова, которого сам Тимофеев всячески превозносит, не снимают его сомнений. Он уже не верит в способность всеобщего "большого собрания" русского народа найти всех устраивающее решение: "Таковое бо за страх невозможное совокупление в нас…".
Однако, в то же время, Иван Тимофеев понимает и другое - иного пути, кроме объединения нет. Поэтому он и заканчивает свое повествование призывом к единению, в очередной раз предупреждая своих читателей: "Аще ли они в прочее, не уже к тому живем, но о всекупно погибели земных пред Богом в будущем безответни обрящемся ответницы".
Подводя итоги, необходимо сказать, что "Временник" Ивана Тимофеева стал одним из немногих литературно-философских произведений периода Смутного времени, в котором столь глубоко и последовательно были осмыслены важнейшие причины "разорения" Русской земли. Выдвигая на первый план, в полном соответствии с традицией, причины религиозно-мистического характера, Тимофеев, в то же время, оказался способен внести в свое сочинение определенную долю исторического прагматизма. Этот исторический прагматизм проявился прежде всего в том, что Тимофеев стремился осмыслить поступки людей, как причины тех или иных исторических событий.
По материалам портала СЛОВО
Перевезенцев С. В.
до 29 февраля 2004 года - епископ
Архиепископ Иоанн (в миру Иван Иванович Тимофеев ; 20 января , Казань) - епископ Русской православной церкви , архиепископ Йошкар-Олинский и Марийский .
Биография
После окончания средней школы принят послушником в Псково-Печерский монастырь .
В 1978 году поступил в Московскую духовную семинарию, в 1981 году - в Московскую духовную академию , которую окончил в 1985 году со степенью кандидата богословия , защитив диссертацию на тему «Нравственно-аскетические воззрения прп. Нила Синайского», и направлен в Казанскую епархию .
4 ноября 1987 года епископом Казанским и Марийским Пантелеимоном (Митрюковским) рукоположен в сан диакона .
23 апреля 1989 года епископом Казанским и Марийским Анастасием (Меткиным) пострижен в монашество .
15 февраля 1990 года рукоположён во иеромонаха, назначен секретарем Казанского епархиального управления.
К празднику Святой Пасхи 1991 года Патриархом Алексием награждён саном игумена .
11 июня 1993 года постановлением Святейшего Патриарха и Священного Синода игумену Иоанну (Тимофееву) определено быть епископом Йошкар-Олинским и Марийским по возведении в сан архимандрита .
28 июня 1993 года в Успенском соборе Московского Кремля Патриархом Алексием II возведён в сан архимандрита.
24 июля 1993 года в храме Рождества Пресвятой Богородицы села Семёновка чин наречения архимандрита Иоанна во епископа Йошкар-Олинского и Марийского совершили Святейший Патриарх Алексий II, архиепископы Чебоксарский и Чувашский Варнава (Кедров) , Ижевский и Удмуртский Николай (Шкрумко) , епископы Казанский и Татарстанский Анастасий (Меткин) и Истринский Арсений (Епифанов) .
25 июля 1993 года в храме в честь Рождества Пресвятой Богородицы в селе Семёновка Республики Марий Эл теми же архиереями хиротонисан во епископа Йошкар-Олинского и Марийского .
29 февраля 2004 года возведён в сан архиепископа .
C 5 января по 22 марта 2011 года, после кончины митрополита Хрисанфа (Чепиля) , временно управлял Вятской и Слободской епархией . Поддержал предложение диакона Михаила Казаковцева, личного секретаря покойного митрополита, о переименовании улицы, носящей имя большевика, в честь митрополита Хрисанфа.
Награды
Напишите отзыв о статье "Иоанн (Тимофеев)"
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Иоанн (Тимофеев)
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?